Леонид Веремьянин («Теплая Трасса»): «Я знаю, что все впереди»

Традиция «квартирников», концертов для «своих», самых приближенных поклонников и друзей, уходит корнями в 80-е годы ХХ века, когда ими не гнушались Виктор Цой, Константин Кинчев, Майк Науменко, Александр Башлачев и другие ныне широко известные рок-музыканты. После выступления мы поговорили с Шао об андеграунде, театре, кино, смерти Егора Летова, духовном кризисе и судьбах человеческих.

— Как ты представляешь себе андеграунд на данный момент?
— Я знаю людей, которые занимаются андеграундом, я его представляю. Это мои знакомые и друзья, которые не пытаются заниматься шоу-бизнесом. Андеграунд теперь стал андеграундом для шоу-бизнеса, вот в этом все дело. Если раньше он был андеграундом властям, системе, то сейчас шоу-бизнес — это система, и есть люди, которые вне этой системы занимаются своим делом. Нисколько не хуже, а, может быть, даже и лучше. Я думаю, что это и есть андеграунд сегодня.

— «Теплая Трасса» относится к андеграунду?
— Думаю, да.

— А кто еще? Их тех, с кем вы дружите, работаете вместе?
— Сейчас я всех не вспомню… Начнем с Петербурга: Саша Чернецкий (лидер группы «Разные люди» — прим. Инфопортала), тот же Кузьма (Константин Рябинов, независимый музыкант, вместе с Егором Летовым основавший в 1984 году в Омске группу «Гражданская оборона», ныне живет и работает в Санкт-Петербурге — прим. Инфопортала). В Москве — Рома ВПР, Юля Теуникова, хоть у нее и была как-то одна фотосессия для журнала, помнишь? Хотя это неважно, все равно: они делают свое дело, играют концерты. Я сейчас всех-то и не вспомню, не перечислю.

— Ты сам себя комфортно чувствуешь в такой ситуации, в подполье?
— Знаешь — да. Я просто как представлю все это, то мне сразу становится очень тошно.

— Даже если бы были предложения?
— Я думаю, что мы разбирали бы какие-то предложения. Например, где-нибудь на «Крыльях» мы бы смогли сыграть, на фестивале. Мне бы хотелось, и ребятам моим хотелось бы тоже. Сыграть на большом фестивале, тысяч для 10-15. Ну, я думаю, и все.

— Квартирные концерты типа сегодняшнего проходят по-разному, где-то собирается больше людей, где-то — меньше.
— Очень странные они последнее время. За три месяца мы сыграли два квартирника, сейчас едем с третьего. В начале сезона я вообще играл для института Гештальт, они занимаются психологией, изучают ее. У нас просто знакомая девушка работает в этом институте и давно нас знает и слушает, вот она организовывает нам такие концерты. Люди приходят, которые знать нас не знают, и слышать не слышали, но приходят и слушают, им просто интересно. Это вообще отдельный разговор.

— Ты говоришь про 10 тысяч на стадионе и 20 человек в квартире. А насколько близко ты сам чувствуешь себя к публике?
— Ну, здесь — родные люди. Не знаю, я просто не выступал на многотысячных стадионах.

— А какая самая большая аудитория была у «Теплой Трассы»?
— Тысячи две, наверное, мы во Дворце зрелищ в Барнауле играли как-то с «Королем и Шутом», перед ними. «Путти», «Теплая Трасса», «Король и Шут» — втроем. Ну, я не знаю, звук нам там не сделали. Нам это нужно для того лишь, чтобы почувствовать звук. Мы знаем, что наш звук — очень мощный, и нам хотелось бы просто получить ощущение электрического звука на концерте. Вот это нам хотелось бы понять, как это вообще, если у тебя, например, киловатт 25-30 звука — как это все звучит. Мы же этого не слышали никогда. А все остальное особо не трогает.

— Твой уход из театра был сознательным? (В сентябре, когда обычно начинается театральный сезон, Леонид покинул Молодежный театр под управлением Вячеслава Спесивцева — прим. Инфопортала).
— Да, я ушел в начале сезона. Там был один прецедент в конце прошлого сезона, но я думаю, что шеф простил меня, он очень добрый человек. Тут надо было выбирать уже. Я сам пришел в начале сезона и написал заявление об уходе, попросил уволить меня.

— Тебе было не жаль бросать театр?
— Во мне боролось очень много разных чувств, внутри меня.

— Что ты получил от работы в театре Спесивцева? Сколько времени ты там проработал?
— Три года. Я там очень много получил, он очень много мне дал. Дело в том, что у меня же года — 37 лет. Мне же не 22 года, когда студенты оканчивают театральный институт, все возбужденные. Театр дал мне уверенность в себе.

— Расскажи о работе в кино.
— Это все кино андеграундное и к тому, что сейчас показывают, не имеет никакого отношения. У меня друг решил снимать кино, сейчас пишет сценарий, он мне уже его пересказал вкратце на фестивале «Пепел». У него есть деньги только на съемку, на операторов. Это полнометражный фильм, который будет сначала сниматься на цифру. Я играю там главную роль. Пока не скажу, как он называется. Там все построено на том, что человек выбирает, в конечном счете, судьбу свою сам. И я тебе могу сказать это в трех словах. Я играю сначала человека, который был потерян и не знал, для чего он живет. Фишка вся в том, что каждый человек судьбу свою строит сам, как он захочет. Если он хочет быть, ну, я не знаю, президентом — он будет президентом. Если он хочет быть журналистом — он станет журналистом. Если он хочет быть рок-музыкантом, хорошим рок-музыкантом — то он будет им. Главное — это надо просто иметь цель в жизни, вот и все. Это уже давно всем известно, что когда, например, трехлетнего мальчика спрашивают: «Кем ты будешь?», именно в этом возрасте у него все закладывается, он знает еще в то время, для чего родился, он говорит: «Я буду космонавтом». Ему отвечают: «Ну, какой ты космонавт, у тебя папа — слесарь, а мама — водитель троллейбуса». И здесь, это самая главная вещь, когда эту мечту и, может быть, даже предназначение прессуют и шлифуют до такой степени, что он, уже вырастая, не знает, для чего он родился на этой земле и что он должен здесь сделать. Фильм рассказывает именно об этом.

— Ты чего-то ждешь от вашего участия в фестивале «Сибирское вторжение» (26 ноября в московском клубе «Точка» пройдет фестиваль «Сибирское вторжение: 50 на двоих», посвященный юбилеям сценической деятельности Ника Рок-н-ролла и группы «Инструкция по выживанию», в котором «Теплая трасса» примет участие — прим. Инфопортала)?
— Да нет, я просто встречусь со своими старыми хорошими друзьями, вот и все.

— А все еще есть какая-то общность между сибирскими музыкантами?
— Да, конечно есть. Не скажу, чтобы движение, просто мы все друг друга знаем давно. Мне вот здорово выступать с такими людьми. Я не знаю, как им выступать с нами, а мне вот, например, хорошо, мне нравится и с Ромой Неумоевым поиграть, и с Ником Рок-н-роллом мы дружим.

— В свое время «Теплая трасса» хотела сыграть вместе с «Гражданской обороной», этого не получилось.
— Да. Ну, у нас получались мелкие какие-то пересечения.

— Что ты ощутил в феврале этого года, когда умер Егор Летов? Что ты чувствовал?
— Мне позвонили, я был на репетиции как раз. Мы в то время очень сильно и много работали. Вообще, на самом деле — я не поверил. Тем более что мне позвонил человек из Зеленограда первым, и как-то я так это все воспринял, я не поверил. Минут пять я вообще не верил. Я поговорил с ним, зашел, сказал ребятам, что умер Егор Летов, но еще до конца не верил. Я и сейчас не верю, если честно.

— Чем ты собираешься заниматься дальше? Ты ушел из театра, снимаешься в кино. Что еще?
— До января у нас все расписано. График уже построен, у нас в декабре Петербург, Волгоград, еще какой-то город.

— Ты сегодня рассказывал на концерте про разговоры со Спесивцевым, что, допустим, во Владивостоке его знают 8 человек, а у вас там большой Фан-клуб. Ты действительно чувствуешь, приезжая в другие города, что вас там ждут? Или там опять же приходит 20 человек?
— Ну не 20, а человек 80 в каждом городе приходят точно, где-то больше, где-то меньше. В тех городах, где мы чаще играли, там больше народа приходит.

— Это все-таки еще шлейф от прошлого, от панк-рока, или это уже люди, знающие ваши последние работы, альбом «Трамплины рая», выпущенный в начале этого года?
— Не думаю, что они знают, это все-таки оттуда тянется все.

— Тебе нравится что-то новое из нашей музыки?
— Я бы с удовольствием, но не могу. Мне приносят пластинки на концерты ребята, я слушаю их, и пока не могу найти чего-то такого прямо… Мне нравятся некоторые вещи, некоторые — нет, это обычно все для людей. Что-то такое, что бы меня потрясло — я вот все жду. Что я услышу и скажу: «Вот это да! Вот это, блин…». Но пока — нет.

— А если говорить о кино — то у кого бы ты хотел сыграть, с кем?
— Мы про большое кино не будем говорить сейчас. В данный момент мы снимем этот фильм, который, даст бог, получится, посмотрим. Если его купят, то мы получим «копеек 15» за него. А если его возьмут в прокат, то еще чуть-чуть побольше. И там будет видно. Конечно, очень со многими хотелось бы поработать, но это — мне. А пока они знать не знают, кто и что, куда и кого. Если бы они увидели это кино, то, может быть, кто-нибудь что-нибудь и понял.

— У тебя нет ощущения безнадежности? В музыке, в том же кино? Что все потеряно и ловить нечего?
— Нет, абсолютно. Я знаю, что все впереди. Я не столько на себя надеюсь, сколько на Господа Бога нашего. Он же знает все. Если мне надо будет сыграть в каком-нибудь кино, то я сыграю в нем.

— Ну а сам-то ты не плошаешь при этом, надеясь на бога?
— Нет, я стараюсь, изо всех сил.

— А за границей России вас знают?
— Ты имеешь в виду Украину? Там знают. А дальше — Канада, Лос-Анджелес, еще кто-нибудь в Америке.

— Не хотелось бы там выступить?
— Мы бы съездили туда сыграть. Мне просто интересно посмотреть на все на это, как они там. Тем более что мне кажется, они там умирают. Надо как-то поднимать их дух.

— Ты про финансовый кризис, что ли?
— Да я не про этот кризис, я про духовный кризис. Мы в Германию планируем съездить, у нас там очень много друзей, и из Барнаула в том числе, которые могут сделать нам концерты. Там очень много людей, которые знают и любят наш коллектив.

Беседовал Алексей Коблов
Фотографии Ольги Ветерок